В 2021 году основателю основной российской линии дворянского рода фон Мекк - Карлу Федоровичу фон Мекк исполнится 200 лет, а его супруге Надежде Филаретовне фон Мекк – 190 лет со дня рождения. Карл Федорович фон Мекк был одним из первых строителей частных железных дорог в России. После его смерти баронесса фон Мекк владела землями, имениями, акциями железных дорог и миллионами рублей. Она известна как покровительница искусств, в особенности музыки. Надежда Филаретовна оказывала финансовую поддержку композиторам – Рубинштейну, Дебюсси, Венявскому, Пахульскому, а с 1877 года - Чайковскому. Пособие в 6000 рублей она предложила Петру Ильичу в конце 1876 года. Меценатка и композитор не встречались, но имели весьма обширную переписку, которая составила более чем 1200 писем. Переписка известных корреспондентов неоднократно переиздавалась, но в рамках выставки мы приводим лишь отрывки из писем.
О ЛИЧНОМ
ОНА: «Я не могу не попенять Вам, Петр Ильич, за Вашу мысль не написать мне всего о Вашем душевном настроении... За что же?.. Вы знаете, как преданно я люблю Вас и как дорожу Вашею дружбою. Поэтому прошу Вас, если Вы не хотите меня очень огорчить, пишите мне все, все о себе, не стесняясь моею тоскою, потому что я не придаю ей никакого значения.» (Венеция, 29 сентября 1877г.).
ОН: «До встречи с Вами я еще не знал, что могут существовать люди со столь непостижимо нежной и высокой душой. Для меня одинаково удивительно и то, что Вы делаете. В письме вашем столько теплоты, столько дружбы, что оно одно достаточно, чтобы заставить меня снова полюбить жизнь и с твердостью переносить житейские невзгоды.» (Москва, 6 ноября 1877г.).
ОНА: «[…] ведь я не всегда была богата, большую часть своей жизни я была бедна, очень бедна […]. Мой муж был инженер путей сообщения и служил на казенной службе, которая доставляла ему тысячу пятьсот рублей в год - единственные, на которые мы должны были существовать с пятью детьми и семейством моего мужа на руках. Не роскошно, как Вы видите... При этом я была кормилицею, нянькою, учительницей и швеей для моих детей, а также камердинером, бухгалтером, секретарем и помощником своего мужа. Хозяйство было, конечно, также все на моих руках. Работы было много, но я не тяготилась ею […] когда он, наконец, согласился исполнить мою неотступную просьбу и вышел в отставку, мы очутились в таком положении, что могли проживать только двадцать копеек в день на все […].» (Москва, 29 ноября 1877г.).
ОН: «Вообще в моих отношениях с Вами есть то щекотливое обстоятельство, что каждый раз, как мы с Вами переписываемся, на сцену являются деньги.» (Москва, 1 мая 1877г.).
ОНА: «Ваше предположение, милый друг, что я так детально занимаюсь делами своей железной дороги, ошибочно. Специально ею занимается мой сын Володя, но под главным распоряжением моим, а Браиловым детально и вполне занимаюсь я; мы так разделили с сыном наши дела. После мужа мне остались очень запутанные и затруднительные дела, так что без всякой помощи я не могла бы справиться с ними.» (Москва, 31 марта 1878г.).
ОНА: «Наше сходство вкусов и натур и меня поражает необыкновенно […].» (Москва, 25 мая 1878г.).
ОН: «Уверяю Вас, дорогой друг мой, что я очень жалкого мнения о себе и что целая пропасть разделяет мой идеал человека от моей собственной особы. К счастью, я не подавлен сознанием своего ничтожества только потому, что природа наделила меня музыкальным дарованием, в которое я верю, в котором я не сомневаюсь, которым я горжусь, хотя бы только оттого, что моя музыка доставляет таким людям, как Вы, утешение и удовольствие.» (Вербовка, 28 августа 1878г.).
О ПУТЕШЕСТВИЯХ
ОНА: «Как бы хорошо Вам было приехать в Италию, Петр Ильич. Что за рай этот Неаполь, каждый шаг за город восхитителен. Итальянцы верно охарактеризовали впечатление, какое он производит, сложивши поговорку: voir Naples et mourir [увидеть Неаполь и умереть.]. Действительно, увидевши его, остается только умереть, потому что лучше ничего нельзя увидеть.» (Венеция, 29 сентября 1877г.); «Как я рада, что Вы теперь на милом Женевском озере, в соседстве Chateau Chillon, Vevey, Montreux... Какие все милые места. Как жаль, что я не могу быть там, где-нибудь поблизости Вас, в Hotel Byron, например, который я так люблю, в который рвалась все лето, как будто предчувствовала, что Вы хотя позже, а будете там.» (Москва, 17 октября 1877г.).
ОН: «Тем не менее, не скрою от Вас, что Париж, как и всегда прежде, производит на меня самое приятное впечатление: что за чудный, полный жизни город! Что за движения! Мы ехали с железной дороги в Hotel через длинную улицу Rivоli, - что это за великолепие!» (Париж, 1 ноября 1877г.); «Венеция очаровательный город. С каждым днем я открываю в ней новые прелести., Вчера мы ходили смотреть церковь Frаri, в которой между прочими красотами мавзолей Кановы. Это чудо красоты. Но что всего более мне нравится здесь, это тишина, отсутствие городской кутерьмы. Вечером, при лунном освещении, сидеть у открытого окна, смотреть на S-ta Maria delia Salute, которая как раз против наших окон, и налево в лагуну - просто очарованье! Очень весело также сидеть после обеда около кафе на площади св. Марка и глядеть на снующие толпы всякого народа... Даже узенькие, как коридоры, улицы мне нравятся, особенно вечером, при газовом освещений магазинов. Словом, Венеция мне пришлась по вкусу.» (Венеция, 16 ноября 1877г.); «После обеда я ходил по городу. Как хорошо! вечер теплый, на улицах движение и жизнь, магазины великолепно освещены. Как весело быть среди толпы, в которой никто тебя не знает и никому до тебя дела нет! Италия начинает брать свое, и ее чарующее влияние мало-помалу охватывает мою душу. Здесь так привольно, так много бьющей ключом жизни!» (Флоренция. 9 февраля 1878г.).
О ЦВЕТАХ
ОН: «Любите ли Вы цветы? Я к ним питаю самую страстную любовь, особенно к лесным и полевым. Царем цветов я признаю ландыш; к ним у меня какое-то бешеное обожание…» (Флоренция, 15 января 1878г.). «Цветов на улицах множество, есть даже мои любимцы ландыши, и очень недорогие. Один вид этих милых цветов, красующихся в эту минуту на столе моем, уже достаточен, чтобы внушить любовь к жизни.» (Флоренция, 12 февраля 1878г.).
О КОНСЕРВАТОРИИ
ОН: «[…]мне тяжело, противно, грустно, скучно, гадко вступать снова в свою прежнюю преподавательскую деятельность.»; «Я приехал в Москву с отвращением, с тоской и с неудержимым, непобедимым желанием отсюда вырваться на свободу. Я хочу начать хлопоты и предпринять меры к мирному, тихому, но вечному разрыву с консерваторией, к которой не питаю ничего, кроме того чувства, какое узник питает к своей темнице…» (Москва, 10 сентября 1878 г.).
ОНА: «Вчера я получила пересланное мне из Парижа Ваше письмо, дорогой мой, несравненный друг, и спешу отвечать Вам на Ваш вопрос, что я буду чрезвычайно рада, если Вы оставите консерваторию, потому что я давно уже нахожу величайшим абсурдом, чтобы Вы с Вашим умом, развитием, образованием, талантом находились в зависимости… […]. Поэтому я вполне благословляю Вас на этот шаг, мой дорогой друг, и надеюсь, что Вы не пожалеете о нем...» (Сан-Ремо, 20 сентября 1878г.).
О МУЗЫКЕ
ОН: «Возвратившись из Вены, я примусь за симфонию, за нашу симфонию, и не встану с места, пока не окончу ее. Вы услышите ее, наверное, в этом сезоне.» (Венеция, 18 ноября 1877 г.); «Сколько радости доставили Вы мне сегодня письмом Вашим, бесценная моя Надежда Филаретовна! Как я неизмеримо счастлив, что симфония понравилась Вам, что, слушая ее, Вы испытали те ощущения, которыми я был полон, когда писал ее, что моя музыка запала Вам в сердце.» (Флоренция, 17 февраля 1878г.); «Так как, сочиняя эту вещь, я беспрестанно думал о Вас, на каждом шагу спрашивал себя, понравится ли Вам то или другое место, затронет ли Вас та или другая мелодия, то никому иному, как моему лучшему другу, посвятить ее не могу.» (Вербовка, 25 августа 1878г.).
ОНА: Вообразите, милый друг, что я очень не люблю Моцарта […]. В музыке из старых классиков мне нравятся Бах, Бетховен и Hummel в его двух концертах […]. Затем я люблю ужасно Mendelsohn'a и боготворю Шумана, а самую живую, самую горячую страсть Вы знаете.» (Москва, 27 февраля 1878г.).
ОН: «Отчего Вы не любите, Моцарта? В отношении его мы с Вами расходимся, дорогой друг. Я Моцарта не только люблю, - я боготворю его. Лучшая из всех когда-либо написанных опер - для меня «Дон-Жуан». Вы, которая обладаете такою тонкой чуткостью к музыке, должны бы были любить этого идеально чистого художника.» (Clarens, 16 марта 1878г.).
ОНА: «Да, милый друг мой, большое счастье быть артистом! Если бы я могла завидовать кому-нибудь и чему-нибудь, то завидовала бы Вам, но так как я не умею завидовать, то я вполне наслаждаюсь Вашим талантом.» (Москва, 5 мая 1878г.); «Мой милый, несравненный друг![…] «О, боже мой! Я не могу Вам передать, что я чувствую, когда слушаю Ваши сочинения. Я готова душу отдать Вам, Вы обоготворяетесь для меня; все, что может быть самого благородного, чистого, возвышенного, поднимается со дна души. Как я в особенности люблю, когда Вы, после некоторого копирования природы, характеров людей, заговорите от себя, да так красноречиво, так увлекательно, что хотелось бы все слушать, слушать без конца.[…]Это места, в которых Вы пускаете все скрипки в ход; что за роскошь, что за наслаждение, и как жаль становится, когда это кончается. Я была вне себя, когда кончилась «Буря», мне хотелось, чтобы играли Четвертую симфонию, мне хотелось Сербского марша, мне хотелось, чтобы только и играли Ваши сочинения. Публика осталась довольна.» (Париж, 6 сентября 1878г.).
ОНА: «Милый, дорогой друг мой! Хочу написать Вам несколько слов, чтобы очень, очень поблагодарить Вас за присланный мне экземпляр «Пиковой Дамы». У меня теперь в доме такая суета и такой хаос, что я не успела еще ознакомиться с Вашим новым творением, но как только моя жизнь войдет в свою нормальную колею, я поспешу наслаждаться Вашим произведением; еще раз много, много благодарю Вас, мой несравненный друг.» (Плещеево, 22 июля 1890 г.).
О НАБОЛЕВШЕМ
ОНА: «…Милый, дорогой друг мой! Я очень рада, что Вы наконец в Тифлисе, на этом чудном Кавказе, к которому всегда стремятся мои мечты, но никак не могу попасть сама [...] Поправить я нигде ничего не могу и боюсь только, чтобы самой не сойти с ума от постоянной тревоги и постоянно ноющего сердца. Но простите, дорогой мой, что я докучаю Вам своими жалобами; никому не весело их слушать. Будьте здоровы, дорогой, несравненный друг мой, отдохните хорошенько и не забывайте безгранично любящую Вас Надежду ф.-Мекк». (Москва, 13 сентября 1890г.).
ОН: «…Последние слова Вашего письма немножко обидели меня, но думаю, что Вы не серьезно можете допустить то, что Вы пишете. Неужели Вы считаете меня способным помнить о Вас только, пока я пользовался Вашими деньгами! Неужели я могу хоть на единый миг забыть то, что Вы для меня сделали и сколько я Вам обязан? Скажу без всякого преувеличения, что Вы спасли меня и что я наверное сошел бы с ума и погиб бы, если бы Вы не пришли ко мне на помощь и не поддержали Вашей дружбой, участием и материальной помощью (тогда она была якорем моего спасения) совершенно угасавшую энергию и стремление идти вверх по своему пути! Нет, дорогой друг мой, будьте уверены, что я это буду помнить до последнего издыхания и благословлять Вас. Я рад, что именно теперь, когда уже Вы не можете делиться со мной Вашими средствами, я могу во всей силе высказать мою безграничную, горячую, совершенно не поддающуюся словесному выражению благодарность. Вы, вероятно, и сами не подозреваете всю неизмеримость благодеяния Вашего! Иначе Вам бы не пришло в голову, что теперь, когда Вы стали бедны, я буду вспоминать о Вас иногда!!!! Без всякого преувеличения я могу сказать, что Я Вас не забывал и не забуду никогда и ни на единую минуту, ибо мысль моя, когда я думаю, о себе, всегда и неизбежно наталкивается на Вас. Горячо целую Ваши руки и прошу раз навсегда знать, что никто больше меня не сочувствует и не разделяет всех Ваших горестей. Ваш П. Чайковский…» (Тифлис, 22 сентября 1890г.).
На это письмо ответа не последовало… В сентябре 1893 года композитор не выдержал трёхлетнего молчания и попросил свою племянницу - Анну Львовну фон Мекк передать Надежде Филаретовне, что он сожалеет и горько страдает от потери друга. Просьба была выполнена, в скором времени композитор услышал: «… передай ему, что мои чувства к нему никогда не менялись, что он навсегда останется моим лучшим и любимым другом». Чайковский несказанно обрадовался и поделился этим известием с Николаем Кашкиным: «Я помирился с мадам фон Мекк. Я так счастлив!». В октябре Петра Ильича не стало, а через два месяца скончалась и Надежда Филаретовна. Они ушли друг за другом, оставив потомкам письма - живые страницы личных переживаний и свои имена в истории.
