«Мистика русской классики» 

Сочинение Александра Сергеевича Пушкина с мистическими элементами, послужившее источником сюжета одноимённой оперы П.И. Чайковского вышло в свет в марте 1834 года. Сюжет произведения русского классика основан на реальных событиях. У главной героини повести есть прототип – княгиня Наталья Петровна Голицына, она приходилась Пушкину четвероюродной бабкой со стороны его матери. На страницы пушкинской прозы Голицына попала в силу своей феноменальной известности. На именины к Наталье Петровне приезжала вся царская фамилия. Тайный советник Константин Булгаков, так описывал день рождение княгини:

«Вчера было рождение старухи Голицыной. Я ездил поутру её поздравить и нашел там весь город. Приезжала также императрица Елизавета Алексеевна. Вечером опять весь город был, хотя никого не звали. Ей вчера, кажется, стукнуло 79 лет, а полюбовался я на её аппетит и бодрость... Нет счастливее матери, как старуха Голицына; надо видеть, как за нею дети ухаживают, а у детей-то уже есть внучата».

Особняк княгини в Петербурге на Малой Морской, 10 был популярен, в одно время и сам Александр Сергеевич жил в квартале от её дома на Большой Морской, 26.  Этот дом поэт описывал так:

«...очутился он (Герман) в одной из главных улиц Петербурга, перед домом старинной архитектуры. Улица была заставлена экипажами, карета одна за другою катились к освещённому подъезду. Из карет поминутно вытягивалась то стройная нога молодой красавицы, то гремучая ботфорта, то полосатый чулок и дипломатический башмак. Шубы и плащи мелькали мимо величавого швейцара. Герман остановился.

— Чей это дом? — спросил он у углового будочника.

— Графини ***, — отвечал будочник».

Современник княгини композитор Феофил Толстой вспоминал:

«К ней ездил на поклонение в известные дни весь город, а в день её именин её удостаивала посещением вся царская фамилия. Княгиня принимала всех, за исключением государя императора, сидя и не трогаясь с места. Возле её кресла стоял кто-нибудь из близких родственников и называл гостей, так как в последнее время княгиня плохо видела. Смотря по чину и знатности гостя, княгиня или наклоняла только голову, или произносила несколько более или менее приветливых слов. И все посетители оставались, по-видимому, весьма довольны. Но не подумают, что княгиня Голицына привлекала к себе роскошью помещения или великолепием угощения. Вовсе нет! Дом её в Петербурге не отличался особой роскошью, единственным украшением парадной гостиной служили штофные занавески, да и то довольно полинялые. Ужина не полагалось, временных буфетов, установленных богатыми винами и сервизами, также не полагалось, а от времени до времени разносили оршад, лимонад и незатейливые конфекты».

Княгиня прожила удивительно долгую жизнь — 96 лет. Застала правление шести императоров — Елизаветы Петровны, Петра III, Екатерины Великой, Павла I, Александра I, Николая I. В высшем обществе о ней ходили легенды, неудивительно, что она заинтересовала Пушкина.

Фабула повести, вокруг которой Александр Сергеевич закрутил свой сюжет, - рассказ Сергея Григорьевича Голицына о своём карточном долге. Брат поэта в шестом колене, который приходился Голицыной двоюродным внучатым племянником, действительно проигрался в карты и хотел занять денег у старой княгини, но она денег ему не дала, а подсказала комбинацию трёх карт. Тройка, семёрка и туз помогли князю Голицыну отыграться. Эта история привела Пушкина в восторг. Поскольку популярное развлечение времени - карточная игра «Фараон», в которую играл князь Голицын, была в чистом виде ставкой на везение. Ни знание секретной комбинации карт, ни просчёт хода в ней не имели никакого значения. Только случай, и он оказался на стороне рассказчика! Пушкин усмотрел в этой ситуации мистику! Он взял за основу исходную комбинацию трёх карт, но усилил её драмой, роком и возмездием.

После выхода повести Пушкин напишет в своём дневнике:

«Моя Пиковая дама» в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семерку и туза… При дворе нашли сходство между старой княгиней и Наталией Петровной Голицыной и, кажется, не сердятся».

К 1850 году это было самое читаемое произведение. Сюжет «Пиковой дамы» до сих пор будоражит воображение и не теряет своей актуальности: при одержимости идеей разбогатеть любыми способами, можно потерять все, даже рассудок. А особняк княгини Голицыной и сегодня петербуржцы именуют домом «Пиковой дамы».

Пётр Чайковский обратился к повести Пушкина, с подачи своего брата Модеста Ильича в январе 1890 года, когда композитор был во Флоренции. В письме к Дезире Арто Чайковский признается:

«В настоящее время я осуществляю неслыханный подвиг: 6 недель тому назад я приехал сюда с оперным либретто в кармане, а через 2 месяца нужно, чтобы все было закончено… Сюжет мне нравится, есть настроение работать…». 

Он работал над оперой «с самозабвением и наслаждением» и написал её в рекордно короткий срок: за 44 дня! Произведение Пушкина - проза, либретто – стихотворное сочинение Модеста Чайковского и самого композитора, причем со стихами Державина, Жуковского и Батюшкова. В письмах к брату Пётр Ильич признавался: «Помнишь, Модя, Пушкин сказал: "Над вымыслом слезами обольюсь". Мне сейчас необходимо впасть именно в такое душевное состояние…».  Музыкальная интерпретация Чайковского на сюжет классика сделали эту вещь поистине гениальной! Премьера оперы состоялась в Петербурге в Мариинском театре в декабре 1890 года и имела огромный успех.

Глубина чувств и сила переживаний главных героев, накал страстей и азарт, узнаваемость образов, колоссальное драматическое воздействие и мистика, сопровождающая героев - всё это обеспечило «Пиковой даме» и её авторам мировую славу. 

Музейная коллекция имеет фотокопии прижизненных афиш постановки «Пиковой дамы», автографов Петра Ильича Чайковского в период создания оперы, а также рукописей брата и соавтора композитора - Модеста Ильича Чайковского. Представляют ценность и фотокопии фотографий первых исполнителей оперы, сделанные Клинским домом-музеем П.И. Чайковского в разные годы.

Бесподобный образ создала на сцене Мария Александровна Славина. Партия графини – стала вершиной её творчества. При распределении ролей Направник писал Чайковскому: «На днях убедил И.А. Всеволожского отдать, кроме Фриды, и Славиной роль Графини… Надеюсь, что Славина возьмёт добровольно партию». Однако, Кондратьев вспоминал, что певица ни за что не хотела браться за эту роль, что с ней «пришлось вести войну, чтобы заставить её понять и заинтересоваться партией Графини».  Талантливая артистка создала на небольшом материале исключительный по силе выражения образ отжившей аристократки, с презрением относящейся к окружающему миру. Критика была единодушна.

В своих оценках исследователи оперы отмечали:

«За партией Германа по трудности исполнения следует поставить небольшую и крайне неблагодарную роль старухи графини, пения здесь очень мало, а игры чрезвычайно много, нужно отдать поэтому справедливость г-же Славиной, вышедшей с триумфом из этой трудной задачи…  Славина была страшна в Графине именно благодаря своему росту. Она не устраивала себе безобразного грима, справедливо полагая, что красавицам в молодости вовсе не обязательно превратиться в старости в страшную маску. Скорее, наоборот: красивая женщина, как бы не была она в преклонном возрасте худа и сморщена, всё же сплошь и рядом хранит в чертах своего лица следы былой красоты. Так и графиня Славиной: лицо было худое, с сильно заострившимися чертами, но хранило в себе следы былой красоты. Страшное было в росте, оно-то и производило впечатление какой-то мрачной тени, которая ложится на всё окружающее… Едва лишь графиня являлась на сцену, как становилось действительно страшно… что-то ужасно высокое, длинное, худое и согнутое в пояснице так, что, когда поворачивается в профиль, виден острый угол. Жуткое видение!». «… на сцегну выходила не переодетая Славина, а настоящая восьмидесятилетняя старуха, со слегка трясущейся головой и руками, со старческими манерами, с палкой, которая казала ей совершенно необходимой принадлежностью, и… с превосходным французским произношением. И при всём том это была старуха, сохранившая былые черты «Венеры московской».

Не менее яркий образ представил публике Михаил Ефимович Медведев, по настоянию Петра Ильича, он стал первым исполнителем партии Германа в Киеве в постановке, осуществленной силами артистов антрепризы Прянишникова под управлением Иосифа Прибика. Это произошло спустя всего 12 дней после мировой премьеры оперы в Петербурге, и Чайковский присутствовал на этом спектакле.

Медведев был также первым московским Германом, исполнив эту партию в Большом театре 4 ноября 1891 года. Чайковский высоко оценил мастерство Медведева и подарил ему клавир с дарственной надписью: «Лучшему Герману». Такая оценка подтверждается воспоминаниями певца Сергея Левика, который помнил, как Чайковский «хвалил его за исполнение роли Германа и кое-кому даже говорил, что Медведев естественнее и приятнее Фигнера». Сам Левик описывал свои впечатления о трактовке германовского образа Медведевым так:

«Пройдя в свое время партию Германа при консультации П. И. Чайковского, Медведев вел роль очень сдержанно, без каких-либо мелодраматических эффектов, но его исполнение было полно внутренних переживаний. В сцене в казарме, откинув назад голову, застыв возле кровати на коленях, он слушал закулисный хор с совершенно отрешенным взглядом… Совершенно автоматически на замечательном звуковом морендо он произносил в последний раз: «Тройка… семерка… туз…» И отнюдь не разражался хохотом, как делали многие, а, наоборот, замирал в каком-то недоумении. Из сцены в казарме особенно выделялась фраза: «Ах, если бы я мог забыться и заснуть!» В первой половине слышалась невыразимая тоска, нечеловеческая усталость; в слове «заснуть» проскальзывала внезапно вспыхнувшая надежда. В целом это производило жуткое впечатление».

Однако, несмотря на все похвалы, адресованные Медведеву, после московской премьеры в письме к брату Анатолию Чайковский отмечал: «Медведев был хорош, но воспоминание о Фигнере будет портить всякое исполнение партии Германа». Тем не менее, «Пиковая дама» в сезоне 1891/92 года выдержала 20 представлений с неизменным успехом Михаила Медведева.

Старые фотографии премьерных постановок оперы «Пиковая дама» - отпечатки времени и эмоций тех, кто сделал сочинения русских классиков мировым шедевром. Выставка   дополнена прижизненными изданиями оперы «Пиковая дама» друга и издателя Чайковского - Петра Юргенсона.